Консервативная мысль, как основа Четвёртой политической теории или Неоевразийство, как аппеляция к Традиции в условиях Постмодерна.

Публикуемая нами версия выходит в свет с незначительными сокращениями, оговоренными с автором, касающихся определённых политических реалий России и не представляющих особого интереса для нашего читателя.

* * *
Среди множества идей, заслуживающих пристального внимания читателей «Четвертой политической теории», процитирую здесь одну особо ценную концепцию, называемой автором «Тройственная структура консервативной эпистемы». Дугин справедливо подчёркивает, что среди всего объема научных дисциплин, необходимо выделить «три осевые дисциплины», а именнобогословие, этносоциологию и геополитику. Автор продолжает:

«Высшая из них – это богословие, потому что религия – это не только культ и обряд, но и глубочайшая система мировоззрения. Это наука о духе.
Богословие должно быть венцом образования, без него вся консервативная эпистема будет неполной и повиснет в воздухе. Богословие – это царская наука, наука наук, не просто одна из гуманитарных и социальных, но главная, а все остальные науки – это путь к богословию.
На втором уровне следует поставить этносоциологию. У нас до последнего момента в науке почти вообще не упоминался ни народ, ни этнос. Это не удивительно: для коммунистов субъектом истории является класс, для либералов – индивидуум. Ни там, ни там места для народа и этноса не остается. Этносоциология – это фундаментальная наука консервативного проекта. Если мы корректно не опишем предварительно наш народ и другие народы, с которыми мы находимся во взаимодействии, мы просто будем не компетентны говорить о консерватизме. Этносоциология – это не просто описание формальных этнологических особенностей народа, но исследование того, что является конститутивным для этноса, постижение его онтологии, его бытия.
И, наконец, третья дисциплина – это наука о пространстве – геополитика. Здесь все очевидно, так как геополитика по определению есть наука, изучающая отношение государства к пространству. Занимая в иерархии осевых дисциплин консервативной эпистемы последнее место, она имеет огромное прикладное значение.
Таким образом, богословие, этносоциология и геополитика составляют трихотомическую структуру науки в консервативном понимании».
Столь чётко сформулированное видение консервативного мыслителя об оздоровлении системы образования может показаться менее подготовленному читателю либо радикальной, либо вообще неприемлемой. Но те, кто сосредоточится на серьёзном чтении этой книги, думается, уловят смысл этого видения. В противном случае, наш удел – поверхностное барахтанье в общепринятых догмах и игнорирование глубинного понимания мироустройства, да и самого смысла человеческой истории.

* * *
Автор не скрывает своего исключительного чувства к России. В Молдове и в Румынии столь страстная любовь Дугина к России иногда воспринимается с определенной настороженностью. И на это есть очевидные исторические причины. Старые раны еще не дают покоя многим из нас. Однако, чем искать изъяны в чувствах и мыслях профессора Дугина, было бы гораздо важнее столь же искренне и всецело любить нашу святую землю, наших предков, как и наших еще неродившихся потомков, столь же страстно как это делает Дугин. «Для русского – ничего не слишком», – пишет автор.

Являясь истинно пассионарной натурой, Дугин не знает полумер. А потому, не стоит требовать от него умеренной любви к Родине. Абсолютная Родина не может быть объектом половинчатых или чисто рациональных чувств. Это всегда тотальное, безграничное, всепоглощающее, возвышенное, духовное, светлое, но и воинствующее состояние души и разума. Или, как говорит сам автор, «Евразийство есть религиозное служение России»

* * *
Длительный коллективный кошмар забвения вверг наше общество в глубокое помутнение души, веры, совести и остатков разума. И пока мало кто из нас нашел в себе силы и мудрость восстать против собственных предрассудков, против коллективной инерции мышления, против доминирующей лжи, всеобщего соблазна «общества потребления» и глобального царствия виртуального счастья.

Дугин ярко показывает значение поражения СССР и социалистического лагеря в «холодной войне». Это была на самом деле планетарная война, война либерализма с коммунизмом, Первой политической теории со Второй. Итак, законный сын Модерна, либерализм, за счёт коварства и предательства, сразил своего нежизнеспособного брата – коммунизм. Но, как оказалось, триумф либерализма обернулся полным поражением для всех обществ, попавших из под обломков коммунизма прямиком в плен к либерализму. Вот только состояние пленения – парадигматического, концептуального, идеологического, религиозного, духовного, политического и экономического – было осознано не сразу и далеко не всеми. Победитель, с широкой голливудской улыбкой на лице, навязал свои условия капитуляции. В стане потерпевших поражение оказались все: Россия, бывшие советские республики и вчерашние сателлиты СССР. Именно поэтому, ощущая всем своим нутром, что его Родина стала «target country» (страной-мишенью), при помощи блистательного духовного, философского, исторического, социологического и геополитического анализа, Дугин разоблачает истинную суть стратегов «нового мирового порядка», глобализма как тоталитарной идеологии, проводимую новоявленными пророками «экономической эсхатологии».

Наши посткоммунистические общества по инерции продолжают воспринимать суть международной политики в рамках двухполярного мира. И вот теперь внимательный читатель «Четвёртой политической теории» имеет хорошую возможность переосмыслить как историю, так и то, что происходит с нашими странами сегодня. И это действительно важно. Поскольку когда представители интеллектуальной элиты осмыслят отведённую нам незавидную роль «объекта нашествия» в ходе широкомасштабной «невоенной войны» (non-military war), тогда и откроют всю убогость статуса духовной, интеллектуальной, политической и экономической колонии, отведённого нашей стране. И тогда Россия перестанет выглядеть для нас как потенциальный агрессор (подобно Российской империи или СССР), а как потенциальный союзник, как партнёр в противостоянии глобальной диктатуре, необходимый для того, чтобы отстоять общими силами национальную независимость наших стран. В противном случае, опасность десубъективизациинаших государств как международных акторов, их десуверенизации окажутся неминуемыми для всех тех, кто либо рассчитывает на собственные силы, либо на снисходительность хозяев планетарного дискурса.

Сегодня политики, аналитики или просто обыватели продолжают сохранять упрощённое чёрно-белое видение, согласно которому есть «империя зла» (СССР и его правопреемник Россия), от которой надо бежать в объятия вожделенного Запада в лице США и ЕС. Пока лишь совсем немногие способны увидеть новые реалии. Как происходит подчинение стран нашего региона посредством механизмов МВФ, Всемирного Банка, ВТО и «рекомендаций» ЕС, как именно осуществляется новая колонизация, для широкого большинства всё это остается недоступной истиной. Многие из нас продолжают упорно бороться с «призраком коммунизма», совершенно не ведая того, что ему довольно успешно пришел на смену уже не фантомный, а абсолютно реальный глобализм. Вот только, в отличие от воинствующего коммунизма, новый планетарный проект предпочитает иные, «мягкие» методы – финансово-экономические. На сей раз, порабощению предшествует и постоянно сопутствует интеллектуальное поражение обществ, становящимися одно за другим объектом интереса всемирных игроков. Поскольку без массовой культуры, без инокуляции состояния всеобщей фасциинации, без коллективного опьянения от «макдонализации общества» (Джордж Ритцер), без доминирования потребительства с его тоталитарными брендами и трендами, soft аннексия была бы просто невозможной. Ведь «триумфальный марш глобализма» как идеологии новой американской империи оказался столь успешным именно благодаря изощренным технологиям «промывания мозгов» и умелого веденияпсихологической войны (MTV, Голливуд и другие инструменты «общества зрелищ»), которой непрерывно руководит корпоратократия.

Из активного вершителя «Истории», из субъекта охваченного прометеевским духом, коим еще представал перед нами человек периода начала вулканического выхода из советского прошлого, он очутился в новой и неожиданной для него ипостаси. Или, как показывает Дугин, из всех обещанных свобод, осталась лишь свобода выбора телеканалов:
«Люди стали созерцателями телевизора, научились лучше и быстрее переключать каналы. Многие вообще не останавливаются, щелкают пультом, и уже не важно, что показывают – артистов или новости. Зритель Постмодерна в принципе ничего не понимает из того, что происходит, просто идет поток картинок, которые впечатляет. Телезритель втягивается в микропроцессы, становится недо-зрителем, «субспектатором», который смотрит не программы или каналы, а отдельные сегменты, секвенции программ».

Всё наше негодование, несогласие или просто желание сбежать от невыносимой реальности, растворяется по вечерам перед экранами телевизоров. Вот война в Сирии, а вот футбольный матч, мыльный сериал или политическое ток-шоу. И все как-то налаживается. Мы расслабляемся, получаем удовольствие и тихо засыпаем. «Мы – в Постмодерне», – подсказывает нам автор.

* * *
В ответ на возникновение глобальной гипердержавы, претендующей на мировое господство, Александр Дугин демонстрирует необходимость сближения народов бывшего СССР. Но для того, чтобы подобный проект стал возможным и жизнеспособным, мы не должны обходить вниманием тёмные страницы нашего прошлого. Ведь была и насильственная ассимиляция, и ссылки, которым подверглись целые народы. Сам «национальный вопрос» не был бы разыгран извне столь успешно в момент развала СССР, если бы не существовало притеснение культур и языков «братских народов». Отсюда и столь болезненная травма в коллективном сознании постсоветских обществ, которая ещё даёт о себе знать.

Сегодня Россия стремится создать Евразийский Союз, приглашая к сотрудничеству народы бывшего СССР, уже вкусившие дух свободы и независимости. Ещё неизвестно, имеет ли этот масштабный проект шансы на успех в заявленном виде. Но, так или иначе, нашим народам необходимо более тесное сотрудничество, с тем чтобы выстоять перед лицом общих угроз. И какую бы форму не приняли наши отношения, они могут развиваться и быть долгосрочными лишь в той мере, в какой Россия, сможет правильно ответить на новые вызовы, сумеет понять своих соседей и будет действовать с учетом их интересов, с уважением их суверенитета и идентичности. И тут духовная близость не менее важна, нежели экономическая составляющая.

* * *
Суть Четвёртой политической теории, евразийства как одной из её версий, теории многополярного мира именно в этом и состоят: правильно распознать и определить «знаки времени» (Р. Генон), отложить «конец истории» (Ф. Фукуяма), выстоять перед натиском слуг лукавого. Профессор Дугин подчёркивает, что Четвёртая политическая теория – это далеко не законченная теоретическая концепция. Её творческое развитие и возможная (необходимая!) историческая реализация во многом зависит от участия представителей национальных элит других народов в этом масштабном проекте. Отсюда и острая необходимость аппеляции к Традиции, к истокам, к духовному Востоку, к метафизическим реалиям, которые главенствуют над физическими, материальными реалиями.

Теоретизируя концепт моногополярности, автор настаивает на его исключительном историческом значении, от которого зависит сама судьба человечества, сам смысл его бытия. Проблема сформулирована радикально, твёрдо и однозначно: «Если многополярный мир будет построен, история продолжится. Если нет, то Постмодерн воцарится окончательно, и оназакончится, уступив место «Пост-истории» (на сей раз – безо всякого зазора)».

* * *
Утверждая принцип моногополярности в качестве необходимой реплики американоцентричному глобализму, развивая идею Карла Шмитта о «больших пространствах», автор приводит спорный, с нашей точки зрения, пример успешной интеграции «большого пространства» Западной Европы в лице нынешнего Евросоюза. По крайней мере, так может показаться на первый взгляд из соответствующего контекста книги. Думается, что всё-таки ЕС представляет собой не органичное и гармоничное слияние ценностей и интересов западноевропейских наций, а искусственный, богоборческий, безнравственный и антинародный мегапроект. Противоестественный характер ЕС становится очевидным во многом благодаря и содержательной аргументации автора, который показывает, что триумф Модерна, равно как и падение в Постмодерн, со всеми их искривлениями и витиеватыми выворачиваниями, направлены против Традиции, против Бога, то есть и против человека. Следовательно, ЕС не является выражением «свободного волеизъявления» народов Западной Европы или результатом «объективной исторической эволюции». По нашему мнению, ЕС, удушает национальную идентичность, политический суверенитет и экономическую свободу народов. Таким образом, он противоречит истинным интересам европейцев. Свидетельством тому выступают и многочисленные известные западные мыслители, приведённые автором в данной книге, многие из современных значимых фигур академического сообщества Западной Европы являясь близкими друзьями и единомышленниками московского философа.

* * *
Следуя блестящей интеллектуальной традиции, намеченной Рене Геноном и исходя из опыта сегодняшнего дня, Александр Дугин развивает концепт цивилизации. Автор не оставляет ни малейшего сомнения в несостоятельности претензий Запада на собственную исключительность, он настаивает на существовании целого ряда цивилизаций, обладающих всеми элементами данного понятия и никак не уступающие западной. Евроцентризм прошлых столетий, и занявший сегодня его место американоцентризм, считающий Запад эталоном, а всех остальных – недоразвитыми «дикарями» и «варварами», которых следует подтянуть до общего стандарта, неприемлемы для Дугина. Отсюда и необходимость отрицания универсальности исторического опыта европейской цивилизации. Исходя из ряда серьезных аргументов, автор полностью отбрасывает идею о том, что наши общества, равно как и все остальные «периферии», будто бы являются «недозападом», отстающими от их цивилизационных штампов.

Для внимательного наблюдателя очевидно, что процессы, происходящие в наших странах, носятимитационный характер. Практически во всех областях происходит тотальное соревнование по копированию чуждых нам моделей. Последние десятилетия породили гротескную модель общества, которую можно назвать «цивилизация copy paste». Понимание огромного давления извне, приводящего к ускоренному размыванию всего самобытного, истинно национального, должно вызвать, по мнению автора, адекватный подход. Подобная позиция, считает Дугин, «требует метафизического переосмысления русской идентичности, незамедлительной разработки русской национальной идеи». Действительно, довольствоваться тем, что уже было разработано в течение предыдущих исторических этапов, по меньшей мере, недостаточно, да и неэффективно.

Данная проблематика не менее актуальна для Молдовы. Вопрос о нашей коллективной идентичности далеко не исчерпан. И тут ни наивный молдовенизм, противопоставляющий себя всему румынскому, ни панрумынизм, игнорирующий всю специфичность народной ментальности и колоритную мозаику культур миноритарных этносов, не могут рассматриваться как адекватные модели. Оба подхода можно условно назвать французским термином пассеизм (фр. passé — прошлое). То есть, речь идёт о чрезмерном пристрастии к плохо понятому прошлому, но и о безудержном желании воспроизвести его в настоящем и проецировать на будущее. При более внимательном рассмотрении, становится очевидным, что эти кажущиеся непримиримые позиции имеют много общего. В поисках «потерянного Рая», эти грёзы направлены с назойливой симметричностью не столько в далёкое прошлое (как в случае традиционалистов), сколько в не так давно минувшие времена: довоенное (румынское) или послевоенное (советское) время. Нам же необходимо проникнуться пониманием смысла времени, да и исторического контекста на каждом новом этапе.

* * *
Вопрос «Кто мы?», сформулированный в заглавии одной из своих книг известным американским социологом и политологом Самюэлем Хантингтоном, не менее актуален и для нашего народа. Напомню, что книга имеет следующий подзаголовок: «Вызовы американской национальной идентичности». Для нынешней Молдовы этот фундаментальный вопрос не может долго оставаться без объёмного, солидного и насколько возможно исчерпывающего ответа. Тем более, что вызовы, стоящие перед нами, несоизмеримо более велики чем те, на которых акцентирует внимание американский автор в случае своего народа. И тут дешевые идеологические суррогаты об евроинтеграции как национальной идее полностью несостоятельны.

Несколько лет назад я определял нашу Родину следующим образом: «Молдова – часть, которая стала целым». Может, я забежал немного вперед и нашей стране еще только предстоит обрести сознание цельного, органического сообщества в будущем. Поскольку без понимания своей уникальности, своей особой миссии, всякий народ рискует окончательно потерять свой путь и раствориться в общем котле глобализации. А пока на локальном уровне продолжаются политические бои между «молдовенистами» и «румынистами», коварное цунами мондиализма с особым изяществом и без видимого насилия настойчиво наступает, лишая нас шаг за шагом всех элементов коллективной идентичности: чувства принадлежности к земле, к семье, к общим ценностям. Перед лицом особой опасности, поверхностные идеологические противоречия должны уступить место национальной солидарности. Это должно произойти и в более широком масштабе. Чувство принадлежности к единой православной вере, к единой цивилизационной матрице, византийской, должны нам помочь преодолеть старые обиды. Я думаю, прежде всего, об отношениях между Россией и Румынией. Это особенно важно для Республики Молдова. Румыния является исторической Родиной для одних из нас, а Россия – для других. Наше культурное наследие, наши языки, наши ментальные формы и духовные символы тянутся к этим двум странам и народам. И от взаимопонимания между ними во многом зависит ситуация в моей страны – Молдове.

И здесь концепция неоевразийства, разработанная профессором Дугиным, может иметь особое значение. Тем более что, как правило, союзы между странами традиционно строились не обязательно по принципу культурной близости (хотя в нашем случае дело обстоит именно так!), а по принципу «против кого дружим». Или, иначе говоря, кто выступает в роли «общего врага». Дугин дал на это исчерпывающий ответ. Наш общий враг – либерализм, атлантизм, пиратская система талассократии. Смысл сакральной геополитики, свежее прочтение понятий «Восток» и «Запад» при помощи Традиции, равно как и суть теллурократии (континентальной силы, силы суши), но и её антипода – талассократии (морской силе, водной цивилизации) – все эти понятия являются исключительно важными элементами данной книги. Они способны помочь читателю преодолеть фрагментарное, поверхностное или деформированное видение картины современного мира.

* * *
И тут хотелось бы вернуться к молдавскому патриотизму или к тому, как мы ощущаем нашуабсолютную Родину – Молдову. Для того, чтобы мы состоялись как естественная, органическая общность, нам нужно окончательно выздороветь от странного смешения чувства любви с чувством ненависти. Одни из нас любят Молдову ровным счётом столько, сколько ненавидят Румынию. Другие же, с абсолютной симметричностью, любят Молдову в той же мере, в которой ненавидят Россию. Исторические и идеологические предрассудки будоражат умы многих из нас, выражаясь в болезненной идентификации образа «внешнего врага» с одним из двух соседних народов. Страх перед «русским нашествием» сталкивается с боязнью перед «румынским нашествием». И тут сигналы извне ловко переплетаются с дежурными «страшилками» местных политиков, наживающих на этом свой электоральный капитал. Неуверенность, навязчивая идея о временности нашего государства, паническое ожидание его неминуемой абсорбции одной из сторон (якобы) вынашивающих претензии об «исторических правах» на нашу землю и на наше будущее, раскалывают общество на два воюющих и непримиримых лагеря.

Но, несмотря на это, я уверен, что в нашем искреннем усилии возродить в полной мере главную черту нашего национального характера – Православие, старые фобии растворятся бесповоротно. С религиозной точки зрения мы – одна из самых гомогенных стран. Более девяноста пяти процентов граждан – как мажоритарный этнос, так и этнические меньшинства – исповедуют одну и ту же православную веру. И пусть многие из нас не являются активными практикантами, но наш менталитет, наша социальная этика, наша культура глубоко пронизаны духом восточного христианства. Именно этот фактор, как и общие исторические пласты, могут привести к реализации не только успешного национального проекта, но и значительно более широкого проекта, описанного Дугиным как «большое пространство». Речь идёт о проекте, связывающем два континента, принадлежащих восточным, созерцательным, духовным и религиозным народам. Известное изречение гласит: всякому великому свершению предшествует великая мечта. Именно такой представляется и неоевразийская концепция Дугина. Это не есть праздное чтиво или игра интеллектуальных абстракций, а приглашение к решительным действиям, к борьбе, к всеобщей, планетарной схватке.

* * *
Настаивая на необходимости духовного возрождения своего народа, столь необходимого после коммунистического периода и после разгула либерализма в последние десятилетия, Дугин показывает, что экономическому и техническому развитию (которым, кстати, следует учитывать своеобразие, идентитарный профиль народа) обязательно должна предшествовать революция в коллективном сознании, черпающая свою энергию из Традиции. «А еще России нужна консервативная революция», – утверждает автор. Молдова нуждается в консервативной революции в той же степени.
«Русский консерватизм естественным образом основывается на Православии», – говорит автор. К этому остаётся добавить, что и молдавский консеравтизм имеет те же религиозные основы. И это важнее всех реальных или кажущихся разногласий. Поиск общего знаменателя, который должен предшествовать более тесному сотрудничеству, должен ориентироваться на метафизику, на фундаментальные онтологические искания, а экономика и политика лишь последуют за этим. А для тех, кто полагает, что в нашем обществе нет сильного течения мысли глубинного консервативного начала, мы приведём некоторые примеры.

Вся бесконечная возня, затеянная евробюрократией по поводу так-называемого закона «об антидискриминации», названного позже «о равенстве шансов», то есть о правах «сексуальных меньшинств», вызвала мощную реакцию общества. Инстинкт самосохранения православного народа вырвался наружу из коллективного подсознания, хранящего наши незыблемые традиционные архетипы. Оказавшись под коварным натиском внешнего врага, использующего в качестве «пятой колонны» коррумпированную либеральную власть и сети влияния, сплетённые из клиентуры зарубежных фондов, самопровозгласивших себя «гражданским обществом», мы ощутили, может быть, как никогда прежде, нашу глубоко религиозную идентичность. Именно тогда выявилось истинное лицо пресловутой европейской интеграции. Коротко это можно описать так: меняем спасение души на обещание «земного рая». И всё же принятие сего антихристианского закона имеет и свою положительную сторону. Это событие окончательно сорвало маски добропорядочности с лиц заезжих эмиссаров из Брюсселя.

Полное интеллектуальное и политическое подчинение государственной власти Молдовы внешним центрам управления раскрыли во всей своей остроте фундаментальное противоречие между «мифосом» (коллективным бессознательным) и «логосом» (рациональностью, сознанием). Подобный социологический анализ сути происходящего, вытекающий из концепции профессора Дугина, созвучен определению, сформулированному еще в тридцатые годы прошлого века известным румынским социологом Димитрие Густи. Он характеризовал подобные отношения между властью и обществом как «конфликт между государством и нацией». Или, как выразился о подобного рода явлениях московский философ в своей монографии «Археомодерн» (2012), «Элиты пытаются освоить заимствованные модели логоса или представляют собой, в полном смысле слова, колониальную администрацию. Массы уходят в бессознательное, лишь формально принимая навязанную сверху модель».

По этому грустному поводу, некоторое время назад я сделал несколько замечаний, связанных с нашим движением из пункта А (СССР) к пункту Б (ЕС). В статье «Стефан Фюле, содомиты и утраченные иллюзии, или Прощай, европейская интеграция!» я отмечал следующее: «С момента обретения Независимости и по сей день, мы прошли, можно сказать, блестящий путь. Бежали от дьявола, и попали в лапы к сатане. Помчались прочь от «большевицких комиссаров» и нарвались на «европейских». Или, если угодно, променяли «красных» комиссаров на «голубых».

* * *
В ситуации с навязыванием со стороны евробюрократии греха и нравственного разложения, среди проявивших приверженность к традиционным ценностям оказались представители партии, которая, считалось, что должна была повести себя совсем иначе. Речь идёт о коммунистах. Их неприятие подобных моделей западного общества исходят не столько из ностальгии по советскому прошлому, сколько из глубокой, может быть, не до конца осознанной консервативной сути. Их антилиберальная позиция исходит из необходимости защиты ценностей, определяющих суть коллективной идентичности человека: религиозную, культурную, сексуальную. Подобная позиция не имеет ничего общего ни со старой коммунистической идеологией, ни с идеологией европейских левых (А. Дугин практически исчерпывает данную тему в настоящей книге). Примерно также выражается их позиция в связи с критикой спекулятивного капитализма, олигархии, социального неравенства, тотальной приватизации в ущерб обществу, получения безграничного количества кредитов из-за рубежа и.т.п. А это уже есть отчётливые элементы этатизма,протекционизма и «экономического национализма» (Ф. Лист). Само открытое уважение к Церкви, а также наличие активных православных верующих среди молдавских коммунистов, показывает глубокую приверженность широкого большинства членов данной партии к Традиции, то есть демонстрирует их консервативное призвание. Именно поэтому, для молдавских левых переосмысление собственного идеологического профиля может происходить более продуктивно при изучении «Четвёртой политической теории». Думается, что свежая волна консервативной мысли является остро необходимой для них. В этом нуждаются не только наши левые, но и часть правых, более приверженных традиционным ценностям и не потерявших способность мыслить в категориях нравственности, ответственности и патриотизма под давлением либерального Запада.

* * *
Подвергая жёсткой критике либерализм как политическую теорию и Модерн в целом, автор объёмно анализирует демократию как форму организации общества. И всё-таки один чрезвычайно важный аспект, касающийся критического отношения консерваторов к демократии, еще не высказан до конца и не получил своего полного теоретического оформления.

Речь идёт о мифе республиканизма, столь дорогого для адептов либерализма, равно как и коммунизма. Ведь если нам уже удалось познать во всей её дьявольской сущности подобную власть, произрастающую как бы снизу вверх (Традиция по праву утверждает совершенно обратное: власть дана людям сверху вниз, её источник всегда трансцендентальный, а правитель – «помазанник Божий» – прямой посредник между небом и землёй), если мы понимаем, как ведёт себя десакрализованная власть, мы не можем не чувствовать всей остроты и трагичности следующего вопроса. Каким образом, с точки зрения политической философии, аппелирующей к Традиции в ходе разработки Четвёртой политической теории, можно выстроить легитимность и особенно функциональность новой модели власти как части консервативного проекта? Но при этом, не прибегая к пародийному «всеобщему голосованию» и к столь абсурдной преемственности власти на основе «свободного волеизъявления», то есть смены власти в условиях «социальной карусели», выводящей на вершины политической иерархии проходимцев и манипуляторов всех мастей.

Закат исторического цикла Модерна и сползание в Постмодерн высвечивают с ещё большей ясностью весь драматизм и (кажущуюся) безысходность этой «спирали падения», этого «круговорота лжи», коей является современная политическая система. Ведь действительно, мы оказались в западне, а наши всё более напряжённые усилия наделить властью «лучших из лучших» оборачиваются бегом на месте. И снова прокручивается то же кино, и горькое чувство déjà vu (уже увиденного) подчёркивает тщетность всей игры в демократию. Это ли не симулякр, как сказал бы профессор Дугин?
Для того чтобы понять во всей её глубине политическую систему, именуемую либеральная демократия, как и соотношение терминов демократия-плутократия-клептократия (т.е., власть народа – власть денег – власть воров), достаточно внимательно прочитать лишь одну главу из другой книги Дугина, «Конец экономики» (2010), которая, надеюсь, также выйдет в свет в Молдове и Румынии. Речь идёт о метафизике денег.

Итак, мы в порочном круге. Иначе и быть не может, коль скоро в условиях демократии (либеральной или коммунистической) власть профанирована в первичном понятии этого термина, то есть стала секулярной, десакрализированной. В этом контексте, для современного консерватора, для всех тех, кто готов участвовать в дальнейшей разработке Четвёртой политической теории, открывается широкое поле деятельности. Она должна быть направлена на поиск, очертание и кристаллизацию новой, постдемократической, постлиберальной моделипостроения и преемственности государственной власти.

О том, что модель «массовой демократии» представляет собой совсем другое, чем публично декларируется, было написано немало. Крал Шмитт – среди тех, кто сделал это блестяще еще почти сто лет назад. «Сегодня положение парламентаризма так критично, – пишет Шмитт в 1923 году, – потому что развитие современной массовой демократии сделало аргументирующую публичную дискуссию пустой формальностью. Некоторые нормы сегодняшнего парламентского права, прежде всего, предписания о независимости депутатов и об открытости заседаний, вследствие этого выглядят как излишняя декорация, бесполезные и даже неловкие, как будто кто-то раскрасил батареи современного центрального отопления языками красного пламени, чтобы вызвать этим иллюзию горящего огня. Сегодня партии (…) противостоят друг другу уже не как мнения в дискуссии, а как социальные или экономические силовые группы, рассчитывают обоюдные интересы и возможности власти и на этой фактической основе заключают компромиссы и создают коалиции. Массы завоёвываются с помощью пропагандистского аппарата, добивающегося самого большого эффекта на аппеляции к самым насущным интересам и страстям. Аргумент в его подлинном смысле, который характерен для настоящей дискуссии, исчезает. На его место в переговорах партий приходит целеустремлённый расчёт интересов и силовых шансов». Острая актуальность данного анализа знаменитого немецкого юриста и мыслителя очевидна. Возможно, если бы нам, в момент распада СССР и появления на его руинах новых государств, были бы доступны такого рода фундаментальные работы, нас бы не так легко одурманили мифами о демократии и всеобщей свободе.

Точно таким же образом обстоят дела в области экономики. Дугин подчеркивает в той же книге «Конец экономики», что если в момент провала коммунистической системы нам стала бы известна суть «третьего пути» в экономике, возможно, сегодня всё обстояло бы иначе. Более того, он подчёркивает: тот факт, что с самого начала Перестройки практически никто не обратил на него никакого внимания, предпочитая говорить о выборе между двумя противоположностями, является «величайшим интеллектуальным преступлением». Речь идёт об особо ценной теории, заложенной ещё Фридрихом Листом в своих научных разработках и получившей удачное практическое применение в германских землях в XIX веке в виде «таможенного союза». Данная концепция, находящаяся между коммунизмом и либерализмом, также известна какпротекционизм, экономический суверенитет или экономической национализм. В этом контексте, представляются особенно значимыми и работы известных современных американских авторов Дэвида Кортена, Джозефа Стиглица, Джона Перкинса, Пола Готфрида, Вильяма Грейдера, южнокорейца Ха-Джун Чанга, а также других крупных представителей академического сообщества международного масштаба. Как известно,в «рыночном обществе» политическая система не более чем инструмент плутократии. Для того чтобы покончить с контролем со стороны финансовых кругов над политической властью, автор «Конца экономики» справедливо считает, что необходимо чёткое разделение между политикой и экономикой, между капиталом и руководством государства. Безусловно, данная мера жизненно необходима с тем, чтобы чиновники служили национальным интересам, народу, а не дельцам, подкармливающих власть. Теперь лишь необходимо дать этой благой идее более внятный и конкретный вид, а затем и реализовать на практике. То есть, выработать все детали политической системы вытекающей из консервативного мировоззрения.
Время монархий ушло, сменившись массовой демократией и парламентаризмом. И сколь бы дороги не были нам былые времена Премодерна, Александр Дугин прав: обращение к Традиции никоим образом не означает того, что можно вернуться в прошлое и воспроизвести его в сегодняшних условиях. Но, отталкиваясь от форм правления, существующих до наступления Модерна, мы открываем для себя невероятно сложную задачу. А что предлагают консерваторы взамен «обществу спектакля» с его имитацией свободы выбора?

Итак, мы лишь хотели привлечь внимание к тому, что данная глава нашего «Катехизиса современного консерватора» еще не дописана. Мы уже знаем чему сказали твёрдое нет, что для нас неприемлемо. И вот теперь перед нами открывается широкая перспектива для философского, социологического, политологического и юридического творчества, для поиска выхода из этого (кажущегося) исторического тупика. Прибегая к известной метафоре, можно сказать, что мы чётко уловили разницу между компасом и часами. Направление выбрано – этокомпас. Теперь дело за выбором ритма, с которым мы движемся к заданной цели – а это ужечасы. Их тиканье напрягает нашу мысль и нашу волю.

Если Творец создал нас свободными и каждую секунду мы находимся перед выбором, следовательно, наша судьба, сама история, не фатальна и не безальтернативна. Наша вера, равно как и максимальная концентрация нашей воли и нашей идеи, должны стать импульсом для создания постдемократической модели власти, исходящей из византийской симфонии между духовной и политической властью и адаптированной к условиям сегодняшнего дня.