АНРИ КОРБЕН: ЕВРАЗИЯ КАК ДУХОВНЫЙ КОНЦЕПТ

От Ирландии до Японии

Анри Корбен (1903-1978) всегда уделял «особое внимание»[2] задаче, сформулированной Полем Массоном-Урселем и положенной им в основу программы «Сравнительной философии» (1923) и развитой в «Философии Востока»[3] (1948) – «Выявлять и исследовать связи и силовые линии, образующие ткань духовного концепта Евразии от Ирландии до Японии»[4]. По ту сторону географических и исторических ограничений концепт Евразии являет собой «метафору духовного и культурного единства, которая должна заместить собой понятие «христианской эйкумены» и вытеснить его»[5]. Таковы по меньшей мере выводы одного ученого, который увидел в работах Корбена возможность осуществления «великого делания сравнительной духовной герменевтики, которая представляла бы собой поиск евразийской философии, точнее, евразийской мудрости»[6]. Иными словами, геофизическая категория «Евразия» есть не что иное, как проекция геософской реальности, сопряженной с изначальным Единством, поскольку «Евразия во внутреннем измерении, в пейзаже души или в пространстве Хварено («Света Славы», согласно маздеистской лексике), есть Ангелическое Познание (Cognito Angelorum), автологическоая операция Совершенного Человека (Anthropos Teleios); и в конечном счете, это единство между Светом Природы (Lumen Naturae) и Светом Славы (Lumen Gloriae). Откуда возможность соотнести Внутреннюю Евразию с имажинальным познанием Земли как Ангела».[7]

Сам Корбен ссылается на визионерский опыт немецкого философа Густава Теодора Фехнера, который отождествляет с Ангелом лик земли, окруженный сиянием славы, цитируя соответствующий пассаж из авестийского ритуала: «Мы отмечаем этот обряд во славу Земли и во славу Ангела»[8]. На самом деле, согласно маздеистской доктрине Земля воспринимается через личность ее Ангела, то есть душа, проецирующая образ самой себя, конструирует Образ Земли (Imago Terrae), который ее отражает. Маздеистская ангелология передает мистерию такой проекции в следующих терминах: Спента Армаити, женский Архангел земного существования есть мать Даэны, женского Ангела, представляющего собой субстанцию Небесной Души (Anima caelestis) или Тела Славы. Таким образом, «сама формулировка геофизической категории «Евразия» относится к процессу Палингенезиса, то есть Воскрешению Света Преображения»[9].

Маздеистская геософия, тесно сопряженная с софиологическим аспектом Спента Армаити, относится в первую очередь к Небесной Земле (Terra caeleste); спроецировнная на земное пространства, она дает круг, kyklos, orbis, аналогичный щиту Ахилла у Гомера или щиту Энея у Виргилия[10]. В иранском символизме этому соответствует другой атрибут «Универсального Человека» (insân-e kâmil), чаша Джамшида. Изображаемая таким образом, Земля окружена Космическим Океаном и разделена на семь зон (keshvar)[11] В центре расположено Хванирата (Xvaniratha), «световое колесо»; там находится Аирьянем Ваэджа (Airyanem Vaejah или на пехлеви  Erân-Vêj), колыбель или исток первых Ариев (=Иранцев). Там были сотворены Кайаниды, легендарные герои; там была основана маздеистская религия, оттуда она распространилась в иных зонах (кешварах). Там родится последний спаситель Саошьянт, который низведет к бессилию Арихмана, осуществит воскресение и даст счастливое бытие»[12]. Будучи расположенным в центре земной поверхности, Иран оказывается не только географической, но и духовной осью[13] евразийской эйкумены.

Эти маздеистские представления, в последствии переработанные, стали частью культурного наследия, включенного Ираном в исламские представления. В книге «Кита даль-Тафхим»[14] (Kitâb al-Tafhîm) Абу Рьяхана Мухаммада ибн Ахмада Бируни (362/973 – 421/1030) дается схема, где центральный круг, Иран, окружен шестью другими кругами, касающимися друг друга и соответствующими остальным регионам: 1) Индия, 2 Аравия и Абиссиния,3)  Сирия и Египет, 4) славяно-визнатиский ареал, 5) Туркестан, 6) Китай и Тибет.

Восток и Запад

Согласно исламской перспективе в центре мира располагается Ка’аба, самый древний из храмов Божества, воздвигнутый в эпоху Адама, а затем перестроенный Авраамом в его современном виде. О плане и структуре этого примордиального и центрального святилища размышлял в первой главе своей книги «Эзотерический смысл паломничества»[15] (Kitâb asrâr al-Hajj) Кази Са’ид Комми (1042/1633 – 1103/1691-’92), глубоко и детально изученной Корбеном. Корбен разъяснял: «Принцип всегда одинаков: световые формы (sowar nûrîya), высшие фигуры впечатаны в реальность того, что их отражает как зеркало (заметим, что с геометрической точки зрения это справедливо и для греческих храмов)»[16]. На высшем уровне реальности располагаются четыре «метафизических предела»[17], два из которых (Мировой Интеллект и Мировая Душа) относятся к Востоку идеальной Реальности, а остальные два (Мировая Природа и Мировая Материя) – к Западу. В силу закона соответствий углы земной Ка’абы расположены точно таким же образом: «два угла обращены к Востоку, где помещен черный камень (Иракский угол) и Йеменский угол; другие два – к Западу, углы западный и сирийский»[18]. О двух этих восточных (mashriqayni) и дву западных (maghribayni) углах говорится в 17 стихе Суры Милосердного, приводимом Корбеном.

Этот коранический стих ассоцируется с другим, который начинается со слов: «Богу принадлежат Восток и Запад» (Сура Коровы, 115). “Gottes ist der Orient! – Gottes ist der Okzident!”: так перевел это Вольфганг Гете, соответствия идей которого с исламской мудростью неоднократно отмечал Корбен. Пара «Восток-Запад» снова встречается в стихе Света, частично воспроизведенном Корбеном в эпиграфе к первой главе своего исследования о «Световом человеке в иранском суфизме»: «лампада, горящая маслом оливы, ни от Востока, ни от Запада, зажигается сама без того, чтобы огонь воспламенил ее… Это свет света».

Между Востоком и Западом, равно как и между Севером и Югом протянуты идеальные линии, от которых зависит не только географическая ориентация, но и  антропологические категории. В перспективе духовного символизма горизонтальные направления обретают смысл основы, с опорой на которую человеческое существо проживает вертикальные измерения своего присутствия в пространстве и времени; и поэтому вопрос ориентации составляет одну из важнейших тем иранского суфизма: « Речь идет (…) о Поиске Востока, который надо понимать, если этого не поняли раньше, как нечто, не находящееся на наших географических картах – как нечто, что не может на них быть отмечено. Этот Восток не  содержится ни в одном из семи климатах (кешвар) и принадлежит к восьмому климату. Горизонт, где следует искать восьмой климат, не горизонтален, он вертикален. Это мистический сверхчувственный Восток, точка Истока и Возвращения, цель вечных поисков, небесный полюс; это Полюс по преимуществу, крайний север бытия, расположенный на его границе, на пороге с тем, что лежит «по ту сторону»[19]. Сакральная география Ирана соотносит этот небесный Полюс со священной горой Каф, где располагается мир Хуркалья, освященный солнцем полуночи. Это страна гипербореев[20], которые символизируют людей, достигших полноты и гармонии бытия, свободного от негативности и от тени, души, в которых больше нет ни Востока, ни Запада»[21].

Ишрак (Ishrâq) – это отглагольное существительное, обозначающее в арабском излучение солнца в точке, где оно только что появилось. Это – термин имеет особое значение для исламской мудрости Ирана. Ishrâqîyûn или Mashriqîyûn («восточные”) – так называют мудрецов древней Персии, и такое имя дается им не только в силу географического месторасположения, но также из-за того, что само их знание было восточным, в том смысле, что оно было основано на внутреннем откровении (kashf) и на мистическом видении (moshâhadat)”[22]. Однако значение Востока как концепта духовного Освящения, как направления, ведущего к духовному Полюсу, свойственно не только исключительно традиционалистской мысли Ирана. «Эта ориентаицю мы встречаем уже у мистов орфизма. Она же присутствует в поэме Парменида, который, ведомый дочерьми Солнца, осуществляет путешествие к Востоку. Значение ориентаций, Востока и Запада, правой и левой сторон фундаментально для гностиков-валентиан (…) Ибн Араби (1240) оживляет символ своим личным путешествием на Восток, начинающимся в Андалусии и приводящим его в Мекку и Иерусалим, где он осуществляет исра’ (Isrâ), экстатический полет, воспроизводящий восхождение Пророка на Небо Небес, к «Лотосу Предела». Здесь «буквальный»  географический Восток становится символом Востока «реального», то есть небесного полюса»[23].

Umbilicus Terrae (Пуп Земли)

В сакральной географии, вытекающей из работа Анри Корбена, западная оконечность Евразии представлена Британскими островами. Первые представители древней кельтской церкви на ирландском назывались «céle Dé» (или Coli Dei), имя, созвучное формуле «Друзья Бога», которую «мы встречаем как в исламском гнозисе (Awliyâ’ Allâh), так и в рейнской мистике (Gottesfreunde)»[24]. Эти «Coli Dei» обосновавшиеся в Йорке в Англии, в Иона в Шотландии, в Галлии, Ирландии (…) своим излюбленным символом имели голубя, женское изображение Святого Духа. Не стоит удивляться тому, что их традиция включала в себя отдельные элементы друидизма, и что их литература содержит поэмы Талиесина[25]. Эпопея рыцарей Круглого Стола и поисков Святого Грааля также связаны с ритуалами Coli Dei»[26]. С существованием этого братства связано святилище Килвиннинг, на горе Хередом, откуда берет свое начало королевский Орден, с которым король Роберт Первый Брюс связал Тамплиеров, положив тем самым начало объединения кельтизма и тамплиерства.

На другом конце Евразии раскинулся Китай, «дальний предел человеческого мира, то есть мира, поддающемуся человеческому исследования в нормальных состояниях сознания»[27]. Вероятно даосские практики оказали определенное влияние на иерокосмологию среднеазиатского суфизма и на некоторые практики дзикра, принятые школой Наджма Корбра (Najm Kobrâ)[28]. Среди различных храмов, постреонных на границах Китая, был один, описанный арабским историком Мас’уди (Mas‘ûdî)[29], структура которого точно воспроизводила архитектоническую парадигму сабейских храмов. Тот же Мас’уди утверждает, что видел в одном из святилищ Харрана (древний Carrhae) надпись на портике, точно воспроизводящую платоническую истину: «Тот, кто знает самого себя, тот обожен» (Man ‘arafa nafsahu ta’allaha). Безусловно, это вполне можно назвать «платонической истиной»[30], где арабские технические термины точно соответствуют концепции «обожения», theôsis, византийских мистиков»[31]; но здесь не трудно узнать предписание Дельфийского храма дословно совпадающее с хадисом «Тот, кто знает самого себя, тот знает своего Господа» (Man ‘arafa nafsahu ‘arafa rabbahu). Сабейские герметики Харрана принесли в дар исламу свое наследие, происходящее из древней сирийской и ассиро-вавилонской мудрости, интерпретированной в свете неоплатонизма.

На равном расстоянии от Шотландии и Китая расположен Аль-Кодс, святой город». В этом месте произошло вознесение Божественного Мессии. Согласно Корбену это – настоящий Umbilicus Terrae, Пуп Земли, здесь ту же функцию, что и Ка’аба[32], выполняет Храм Скалы (Qubbat al-Sakhra). Это здание, называемое часто Мечетью Омара, представляет собой «правильный восьмиугольник, увенчанный куполом: он может рассматриваться как прототип тамплиерских храмов, строившихся в Европе, а сам Храм Скалы был символом Ордена и фигурировал на печати Великого Магистра»[33]. Это перекрестье различных духовных линий делает из Иерусалима символический кондоминиум микрокосма, в котором отражается традиционалистское многообразие евразийского макрокосма. Именно это многообразие форм Анри Корбен представляет нам в его сущностном единстве.

Радикальное противопоставление Иерусалима и Афин, как двух символов соответственно монотеизма и политеизма представляет собой момент, где резко сходятся между собой и сторонники «иудео-христианских корней» европейской идентичности и защитники плохо понятого т.н. «греческого язычества». Подобные упрощенные чисто идеологические схемы игнорируют более глубокие, сложные и артикулированные связи, о которых не подозревают ни «иудео-христиане», ни «неоязычники», в своем игнорировании доктрины метафизического Единства (интегральный Таухид исламской метафизики), не исключающего многообразия, сопряженного с иерархией Божественных имен.  Среди тех, кто в совершенстве понял это единство – Анри Корбен, распознавший тесные связи Ибн Араби, с одной стороны (…) и Прокла, с другой»[34], ссылаясь на комментарии Афинского Схоларха к платоновскому «Пармениду», где речь идет о встрече физиков Ионийской школы с метафизиками Италийской школы, собравшимися вместе с символическом городе Афины для участия в Панафинеях. «Праздновать такие праздники означает находить в Аттической школе Сократа и Платона средство возвысить обе крайности до высшего уровня»[35].